умер Аксенов

[kommari]

Годы позднего "застоя". Войска ПВО. Глубокая ночь. Я сижу в подземке на боевом дежурстве. Тихо. Американские "эсеры" - SR71 - от которых в основном у нас был головняк - не летают. Поэтому и тихо. Когда летают вдоль границы - тревога, суета, усиленные смены на боевом дежурстве.

А сейчас тихо. Вся смена - спит за мощными передатчиками. Я тоже мог бы расстелить шинель и корнуть на полу, но проклятое чувство ответсвенности не позволяет. В шкафу каптёрки нашел комплекты журналов "Юность" за 60-е годы. Я, возможно, первый, кто их нашел и прочел за 20 лет. Замполит про их существование не знает. Потому что вообще-то эти журналы в библиотеках переведены в спецхран - многие авторы стали диссидентами и свалили из Союза.

Я читаю "Затоваренную бочкотару" Аксенова. Нравится.

О том, что скоро будет перестройка, никто не знает.

Последнее, что я смог прочитать у Аксенова, было "Скажи, изюм". Не доставило.

"В поисках грустного бэби" обломался на середине. Все, что было написано в послесоветское время, оказалось чудовищной графоманией - поэтому обламывался еще задолго до середины 

Евтушенко написал в стихотворении "Шестидесятники":

Кто были мы,
шестидесятники?
На гребне вала пенного
в двадцатом веке,
как десантники
из двадцать первого.

Пафосно и глупо. Десантник рискует шкурой. Шестидесятники рисковали отлучением от кормушки. И высылкой из СССР. Ха-ха. Учитывая, что многие из них об этом страстно мечтали.
Оттуда же:

Мы прорубили
зарешеченное
окно
в Европу
и в Америку.

Тут ошибка. С предлогом ошибка. Не "в Европу и в Америку" - а "Европе и Америке". Разница большая.

Политически мы были врагами. По многим причинам, о некоторых написал Тарасов - тут.

Но все равно сегодня, узнав, что Аксенов умер, стало грустно. Потому что вспомнил, как сидел на боевом дежурстве и читал "Затоваренную бочкотару". До дембеля был год. Ленинград назывался Ленинградом, а моей страной был СССР - как теперь стало ясно, очень даже клёвое государство - хотя и не без косяков.
И все было впереди.